«Сотрудничество лучше соперничества». Российский политолог и дипломат Игорь Матвеев рассказал о взаимозависимости международных конфликтов

Международные конфликты были постоянной чертой человеческой истории, но в последнее время кажется, что они стали более частыми и интенсивными. О том, как сегодня взаимосвязаны международные конфликты, рассказал старший научный сотрудник Центра арабских и исламских исследований Института востоковедения РАН, эксперт Российского совета по международным делам и международного дискуссионного клуба «Валдай» Игорь Матвеев.

Игорь Матвеев также автор многочисленных публикаций о Сирии и странах Восточного Средиземноморья. В своем Telegram-канале Matveev: Remarks of an Orientalist делится своим мнением по поводу динамики развития ситуации на Ближнем Востоке, и не только.

– Игорь Александрович, расскажите о тенденциях развития конфликтов. Есть ли какие-то противоречивые моменты?

– Есть теория международных отношений, которая исследует системы международных отношений, то есть устоявшиеся порядки взаимоотношений между субъектами международных отношений, такими как государства, международные организации, а также народы и другие негосударственные акторы. В современном мире в условиях исторического перехода от однополярного к многополярному миру существует целый ряд тенденций и процессов в рамках развития системы международных отношений на глобальном и региональном уровнях. О чем идет речь? Во-первых, о росте взаимозависимости конфликтов, посмотрите, как всё взаимосвязано: конфликты, кризисы, конфронтации. Вторая тенденция, вы совершенно верно отметили, это противоречивость.

– Расскажите, из-за чего возникает противоречивость?

– Возьмем для примера Ближний Восток. С одной стороны, это тенденция к нормализации отношений, например, между Ираном и Саудовской Аравией. А к последней подтягиваются другие арабские страны, стремящиеся нормализовать отношения с Тегераном и реализовывать какие-то взаимовыгодные проекты. С другой стороны, посмотрите на отношения между Израилем и палестинцами, как происходит эскалация напряженности в Нагорном Карабахе, где не утихает конфронтация. Неясно, что будет с йеменским конфликтом, с индо-пакистанским противостоянием. Также есть тлеющие конфликты, например, конфронтация между Алжиром и Марокко, ситуация в Сомали, в Центральной Азии; периодически вспыхивают конфронтации между Таджикистаном и Кыргызстаном. Мы все помним январские события прошлого года в Казахстане. Возникает противоречивость из-за того, что идет переформатирование систем международных отношений. Я, конечно, в целом настроен оптимистически и считаю, что многие государства «Глобального Юга», стремясь укрепить национальный суверенитет и обеспечить свою достойную роль в международных отношениях и мировой экономике, будут активно развивать отношения с нарождающимися центрами силы, такими как Россия, Китай, Индия.

– Расскажите о взаимозависимости международных конфликтов, в том числе в Центральной Азии, Закавказье и на Ближнем Востоке?

– Действительно, сейчас система международных отношений на глобальном и региональном уровнях отличается ростом взаимозависимости конфликтов. Причем это происходило и до украинского кризиса. Конкретный пример - декабрь 2019 – январь 2020, когда террористы из Сирии перебазировались в Ливию для участия в ливийском конфликте. Часть из них перебазировалась на зону Нагорного Карабаха. Что касается Центральной Азии, то там переплелись афганский фактор и наркотрафик, инфильтрация боевиков и вызов исламизма. Нельзя также сбрасывать со счетов фактор ИГИЛ*. Несмотря на то, что ИГИЛ было нанесено военное поражение, террористические ячейки остаются; у них сохраняется определенный потенциал в сфере бизнеса, в плане генерирования доходов и т.д. Все это опасные вызовы, за которыми обязательно нужно следить. Террористы сегодня многонациональны. В том же «Исламском государстве»* есть британцы, французы, выходцы из многих других западных стран. То есть, речь уже идет о «террористическом интернационале», который давно стал питательной средой для генерирования экстремистских и террористических идей и действий в условиях роста взаимозависимости конфликтов.

– Расскажите, есть ли предпосылки и причины для войн в Центральной Азии?

– Есть такая теория глубоко разделенных обществ (ТГРО). Существуют социальные, экономические противоречия, проблема бедности. Сейчас, в условиях украинского кризиса, еще и проблемы с продовольствием. Будет ли война в Центральной Азии? Мне кажется, широкомасштабная война маловероятна с учетом того, что есть другие игроки, прежде всего, Шанхайская организация сотрудничества, Китай и Россия. Безусловно, события в Казахстане показали, что Россия в рамках ОДКБ выполнила свои обязательства и помогла нашим казахстанским партнерам справиться со сложной ситуацией, не допустив сценария гражданской войны. Конечно, есть и присутствие Запада в Центральной Азии; оно ощутимо, особенно в экономической сфере. Есть, однако, и турецкое присутствие. Данные факторы препятствуют эскалации напряженности, снижая вероятность широкомасштабной войны в Центральной Азии.

– Мы с вами сейчас затронули тему турецкого присутствия в Центральной Азии. Расскажите об этом. Как вы считаете, насколько активна сегодня подобная политика?

– У турецкого руководства в этом тысячелетии сохраняется совершенно четкая линия на расширение и укрепление военного, военно-политического, экономического присутствия Турции в странах Закавказья и Центральной Азии. Одним из основных инструментов является Организация тюркских государств. Именно эта структура выступает основным инструментом турецкой политики, «мягкой силы» в Центральной Азии. Некоторые эксперты называют ее появлением неосманизма. Что в общем-то контрастирует с предыдущей внешнеполитической доктриной «стратегической глубины», которая предполагала ноль проблем с соседями. Отступать от своего курса Турция не намерена. Теперь, если мы посмотрим конкурентную среду, то увидим, что претензии Анкары на доминирование наталкиваются на историческое присутствие России и растущее присутствие Китая – в первую очередь экономическое, но и не в последнюю очередь политическое. Китайцы, особо не афишируя свои планы, стремятся конвертировать экономическое присутствие в реальное политическое влияние. Здесь, в общем, хочу сказать, что и Россия, и Китай, и Турция могут быть как партнерами, так и соперниками. И это как бы объективная характеристика нынешнего состояния центрально-азиатской региональной системы международных отношений.

– Каковы перспективы сотрудничества России со странами Центральной Азии?

– Россия, прежде всего, стремится не допустить здесь резкой эскалации напряженности, способствуя укреплению сотрудничества, развитию равноправных связей, реализации взаимовыгодных проектов. Хочу, однако, сказать, что международные отношения так устроены, что только сотрудничества быть не может. И Россия должна быть готова последовательно отставать национальные интересы, в том числе в диалоге с нашими партнерами, проявляя прагматизм в своих подходах. Мне кажется, России пока это удается. Даже несмотря, например, на негативные сообщения о якобы имеющихся проблемах в отношениях России и Казахстана. Да, безусловно, есть нюансы в каких-то позициях, но в целом у нас развивается сотрудничество несмотря ни на что. Россия, как и другие страны использует инструменты мягкой дипломатии; их необходимо развивать, находить новые эффективные формы, сохраняя старые, и, конечно, еще раз повторюсь, сотрудничество всегда лучше, чем соперничество.